совсем некстати. Едва только они оказались на улице, как им навстречу вырулил откуда-то другой электрокар — отчаянно сигналя: они по-прежнему ехали по левой стороне.

— Ты из Англии, что ли? — проорал в открытое окно водитель машины, с которой они едва не столкнулись; его явно не смутило, что перед ним транспортное средство полиции. — Правой стороной ездить надо, козел!

Но хорошему другу Ирмы всё никак не удавалось пересечь разделительную линию. По встречной полосе следовал слишком плотный поток машин. Макс и припомнить не мог, когда он в последний раз видел столько электрокаров одновременно.

Однако необычно плотное движение мешало не только им. За ними — по правой стороне — упорно следовал белый универсал, который Макс прежде не раз видел на стоянке своего кондоминиума, возле будки охраны. И вряд ли простой акт вандализма — уничтожение домофона с видеокамерой — мог заставить охранников гнаться за ними по улицам. Тем более — гнаться за полицейским электрокаром. А вот пятьдесят тысяч балтмарок были куда более веским стимулом для погони.

Подобраться к ним вплотную белый универсал пока не мог. Но из-за машин, ехавших им навстречу и отчаянно сигналивших, Алекс вынужден был то и дело тормозить. И было только вопросом времени, когда ретивые охранники их догонят.

Но Максим Берестов явно еще не исчерпал лимита своей везучести. Впереди они увидели один из немногих работающих светофоров, что оставались в городе. И Алекс выполнил маневр, еще с прошлого века известный как полицейский разворот.

На пешеходных переходах не было ни одного человека, когда они подъезжали к светофору. Так что молодой полицейский выехал на середину пустого перекрестка, где и остановился. А потом на небольшой скорости проехал метров десять задним ходом, снял ногу с педали газа и вывернул руль налево до отказа. Их занесло вбок, но Алекс делал всё правильно: продолжал удерживать руль в вывернутом положении и не давил на тормоз. Только когда разворот на 180 градусов был уже почти завершен, полицейский вернул колеса своего электрокара в прямое положение, а затем надавил на газ.

И они наконец-то двинулись вперед по правой для себя стороне — в противоположном направлении от первоначального. Те, кто находился в белом универсале (лица их скрывала тонировка стекол), этот маневр видели. Они даже пытались совершить разворот через двойную сплошную линию, чтобы продолжить преследование. Но хороший друг Ирмы, включив сирену и сигнальные полицейские огни, на полной скорости пронесся мимо них.

Одно только было плохо: в кабине универсала горел зеленый индикаторный огонек включенного видеорегистратора. И Макс подумал, что у молодого полицейского могут возникнуть серьезные неприятности, когда он возвратится в Ригу.

Но Алекса, казалось, это не волновало. Макс видел, какие взгляды молодой человек бросает на сидевшую рядом с ним Ирму фон Берг. Ради того, чтобы угодить своей пассии, Алекс наверняка мог бы рискнуть жизнью — не то, что карьерой в полиции.

— Нам — на шоссе «Рига-Псков»? — спросил он. — Планы не переменились?

— Нет, сладенький, — ответила Ирма, — ничего менять мы не будем.

И они — уже с выключенной сиреной — понеслись по улицам, выруливая на северо-восток.

3

Из города они выехали около семи часов вечера. И солнце, клонившееся к закату, светило им в спину. Макс видел свой серый абрис на перегородке, отделявшей передние сиденья полицейской машины от арестантского отсека. И сам не заметил, как принялся беззвучно шептать финальные строки любимого стихотворения своего отца:

Тень ложится удлиненно, на полу лежит года, –

И душе не встать из тени, пусть идут, идут года, –

Знаю, — больше никогда!7 –

Только Гастон уловил этот легчайший шепот своего хозяина; запрокинув голову, он сочувственно глянул на него. А затем с ясно слышимым вздохом опустил морду на вытянутые передние лапы. Пес хорошо знал эту дорогу и догадывался, что хозяин, как и всегда, впадет в меланхолию, когда они будут ехать по ней.

Впервые Макс проезжал здесь без малого пять лет назад — направляясь из Конфедерации в Ригу. Тогда Гастон, дремавший на заднем сиденье его машины, был еще подростком — хотя уже вымахал размером с немецкую овчарку. Да и машина у Макса была другая — не та винтажная модель, на которой он ездил потом. И он в который уже раз спросил самого себя: а не глупец ли он был, что решил пересесть на другую машину — во всех смыслах?

— Ты знаешь, куда мы едем?

Макс даже вздрогнул, услышав голос Настасьи.

— Да, знаю. Мы едем к пропускному пункту на границе между Балтсоюзом и ЕАК. До него примерно двести пятьдесят километров. Лухамаа — так этот пункт называется.

— Лухамаа, — повторила Настасья, будто пробуя незнакомое слово на язык, а потом нахмурила черные, как бархат на старинном камзоле, брови: — Но ведь и там есть телевидение! Или полиция могла связаться с погранслужбами по своим каналам.

— Об этом не беспокойся. Я потому и выбрал этот пункт, что знаю людей, которые мне помогут. — Он хотел прибавить: за вознаграждение; но это и так подразумевалось. — Главное — не попасться на глаза случайным свидетелям. А они там вряд ли появятся. В Конфедерации приняли закон: иностранные граждане, въезжающие на её территорию, обязаны иметь при себе денежные средства в сумме не менее одной тысячи червонцев. Так что сейчас этот пропускной пункт в основном пустует.

Настасья глянула на Макса как-то по-новому. А потом спросила, понизив голос и перегнувшись к нему через туго набитую сумку:

— Откуда у тебя столько денег, а, Макс? Ну, то есть, это не мое дело, конечно. Но ты, быть может, контрабандист? Ты много раз пересекал границу, судя по всему?

Макс рассмеялся так громко, что Ирма поглядела на него через плечо с заметным удивлением. А в зеркале он поймал недоуменный взгляд Алекса.

— Только не думай, что я тебя осуждаю! — Настасья вспыхнула, словно возможность такого осуждения показалась ей постыдной. — Как по мне, это даже романтично! Просто — мне нужно знать, насколько тебе может навредить сделка со мной. Она ведь уже навредила — тебя обвинили в убийстве. И я должна тебя спросить: может быть, когда ты проводишь меня до Китеж-града, то захочешь…

Но Макс её не дослушал.

— Нет, романтичная барышня, — все еще смеясь, проговорил он, — я не контрабандист. И никакого дополнительного вреда наша договоренность мне причинить не может. Не забивай себе этим голову. Лучше отдохни — попробуй поспать. И я тоже немного вздремну, с твоего позволения.

Он подумал: «Заснуть-то я, конечно, не смогу. Но должен закрыть глаза хотя бы пять минут». И